Ибо я думаю, что нам, последним посланникам, Бог судил быть как бы приговорёнными к смерти, потому что мы сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков.
Мне кажется, что Бог выставил нас, апостолов, как последних из людей, как осужденных на смертную казнь, на всеобщее обозрение. Мы стали зрелищем для мира, для ангелов и для людей.
Я ведь думаю, что в общем шествии нам, апостолам, Бог отвел самое последнее место как обреченным умереть на арене, потому что мы стали зрелищем для всего мира: для ангелов и для людей.
Однако мне кажется, что Бог сделал нас, апостолов, последними из последних, осуждёнными на смерть, так как мы стали зрелищем для всего мира: для Ангелов и для людей.
Ибо мне кажется, что Бог сделал нас, Апостолов, последними из последних, осуждёнными на смерть, ибо мы стали зрелищем для всего мира, для ангелов и для людей.
Полагаю, что нас, апостолов, Бог поставил на последнее место, и ждет нас смерть на виду у всего мира — и ангелов, и людей.
Ибо думаю, Бог сделал нас, апостолов, последними, как бы приговорёнными к смерти, потому что мы стали зрелищем для мира и ангелов и людей,
Потому что мне кажется, что Бог выставил нас, апостолов, как последних из людей, как осужденных на смертную казнь, на всеобщее обозрение. Мы стали зрелищем для мира, для ангелов и людей.
Но я полагаю, что Бог выставил нас, апостолов, в самом конце, как приговоренных к смерти, на обозрение всему миру, ангелам и людям.
Так как я полагаю, что Бог на этом «параде» поместил нас, посланников, в хвосте шествия, подобно людям, приговорённым к смерти на арене: мы стали зрелищем для всей вселенной, как для ангелов, так и для людей.
Думаю, что Бог определил нам, апостолам, выйти в конце, как выходят последними смертники. Предстали мы зрелищем перед ангелами и перед людьми, как на арене.